Огурец мозга
Некоторые люди хотят испытать состояние изменённого сознания совершенно не задумываясь — а рады ли им «там»?
« — Вот о чем я и говорю. Тем более, ладно еще марка из счастливой Голландии. Но то, что ты съел, — это совсем другое. Это номерной пропуск, служебный документ, съедая который ты перемещаешься в такую область, где нет абсолютно никаких удовольствий. И где не положено шататься без дела. А у тебя никакого дела нет. Ведь нет?
— Нет, — согласился Татарский.
— С Гришей-филателистом мы вопрос решим. Больной человек, коллекционер. И пропуск у него случайно оказался. Но ты-то зачем его съел?
— Хотел ощутить биение жизни, — сказал Татарский и всхлипнул.
— Биение жизни? Ну ощути, — сказал сирруф.
Когда Татарский пришел в себя, единственное, чего ему хотелось, — это чтобы
только что испытанное переживание, для описания которого у него не было никаких слов, а только темный ужас, больше никогда с ним не повторялось. Ради этого он был готов на все.
— Еще хочешь? — спросил сирруф.
— Нет, — сказал Татарский, — пожалуйста, не надо. Я больше никогда-никогда не буду есть эту гадость. Обещаю.
— Обещать участковому будешь. Если до утра доживешь.
— Что?
— А то самое. Ты хоть знаешь, что этот пропуск на пять человек? А ты здесь один. Или тебя пять?
Когда Татарский снова пришел в себя, он подумал, что действительно вряд ли переживет сегодняшнюю ночь. Только что его было пять, и всем этим пяти было так нехорошо, что Татарский мгновенно постиг, какое это счастье — быть в единственном числе, и поразился, до какой степени люди в своей слепоте этого счастья не ценят.»
« — Вот о чем я и говорю. Тем более, ладно еще марка из счастливой Голландии. Но то, что ты съел, — это совсем другое. Это номерной пропуск, служебный документ, съедая который ты перемещаешься в такую область, где нет абсолютно никаких удовольствий. И где не положено шататься без дела. А у тебя никакого дела нет. Ведь нет?
— Нет, — согласился Татарский.
— С Гришей-филателистом мы вопрос решим. Больной человек, коллекционер. И пропуск у него случайно оказался. Но ты-то зачем его съел?
— Хотел ощутить биение жизни, — сказал Татарский и всхлипнул.
— Биение жизни? Ну ощути, — сказал сирруф.
Когда Татарский пришел в себя, единственное, чего ему хотелось, — это чтобы
только что испытанное переживание, для описания которого у него не было никаких слов, а только темный ужас, больше никогда с ним не повторялось. Ради этого он был готов на все.
— Еще хочешь? — спросил сирруф.
— Нет, — сказал Татарский, — пожалуйста, не надо. Я больше никогда-никогда не буду есть эту гадость. Обещаю.
— Обещать участковому будешь. Если до утра доживешь.
— Что?
— А то самое. Ты хоть знаешь, что этот пропуск на пять человек? А ты здесь один. Или тебя пять?
Когда Татарский снова пришел в себя, он подумал, что действительно вряд ли переживет сегодняшнюю ночь. Только что его было пять, и всем этим пяти было так нехорошо, что Татарский мгновенно постиг, какое это счастье — быть в единственном числе, и поразился, до какой степени люди в своей слепоте этого счастья не ценят.»
3 комментария
но если не жадничать, быть осторожным, не развлекаться (а это и вряд ли получится), не сопротивляться, на всякий случай быть готовым, что цена может оказаться соответствующей, а с сомнениями во всем жить постоянно, то можно получить очень многое, столько, сколько и не мечтал.
а Пелевин молодец 8)